Registration is closed

ДОЛИНА ОСС

Люди живут, чтобы есть. Есть пекинских уток и рязанских рябчиков. Спагетти с соусом буланье и круассаны с шоколадом. Они любят сладкие марципаны и квашеную капусту. Люди живут, для того чтобы есть, и это не требует доказательств. Это медицинский факт. Такова программа, заложенная в нас Создателем. Не будь этой программы, ни что живое не смогло бы выжить среди этой глухой и мертвой материи.
Жить — чтобы есть вкусно и много. Жить — чтобы есть, а потом сидеть на белом фарфоровом унитазе и с наслаждением ощущать — жизнь удалась!
Дорогие мои прожиратели жизни, иногда программа дает сбой, и человек, всю жизнь копивший свои котлетки в котлетном швейцарском банке, — вдруг! случайно! —создает то, чего раньше не существовало во всей вселенной. И тогда он простирает руку свою к древу жизни и живет вечно.
А для чего жить вечно?
Чтобы вечно есть вкусно и много? Чтобы есть, а потом сидеть на белом фарфоровом унитазе и с наслаждением ощущать — жизнь удалась!? Или все таки нет?

КНИГА ПЕРВАЯ

Чем занимаются души в раю?

Москва Кремль 14 мая ….г.
«Банда малолетних преступников ограбила дом престарелых. Пять пенсионерок были зверски убиты, золотые зубы выдернуты, а пальцы с золотыми кольцами отрублены».
«В мусоропроводе застрял тридцатилетний мужчина».
«Готы съели молодую девушку».
Сюжеты мелькали один за другим, не вызывая никаких эмоций у телеведущей. Твердым немигающим взглядом она смотрела в телесуфлер и, ворочая широкими породистыми скулами, механически озвучивала бегущие перед камерой строки.
«Что сделала малолетняя мама со своим ребенком? Зачем, выбрасывая его из окна пятнадцатиэтажного дома, она вложила в карман его курточки маленького плющевого медвежонка?» — Куда более эмоционально, смакуя каждое слово, гнусавил ведущий с другого канала. Внизу экрана бегущая строка цитировала заголовки ведущих газет:
«Пьяный отец изнасиловал собственную дочь».
«На атомной станции пропали стержни с плутонием, в количестве достаточном для создания атомной бомбы».
«Известный политик уличен в педофилии».
Это продолжалось уже четвертый час.
Ровно четыре часа назад Альфред Сергеевич Патинов вошел в приемную президента. Все было как обычно. За огромной стойкой из красного дерева сидели дежурные адъютанты. Немного в стороне — несколько главных редакторов московских газет. Чуть правее Альфред Сергеевич заметил двух учредителей ведущих телевизионных каналов страны. Отдельно от них стояли известные всей стране журналисты и телеведущие. Через несколько минут должна была состояться встреча президента с представителями российских СМИ.
Альфред Сергеевич не впервые бывал на таких встречах, но все равно каждый раз испытывал волнение и робость. Этому способствовали и высокие потолки Кремля, массивные колонны, расписанные золотом стены. Роскошь подавляла, превращала его, главного редактора, в маленькое скромное существо.
Он стряхнул с себя оцепенение, и с удивлением обнаружил огромный телевизор, стоящий перед входом в кабинет президента. Раньше его тут не было.
«Женщина сожгла себя вместе с тремя малолетними детьми, не оставив предсмертной записки».
«Водитель КамАЗа выехал на тротуар и сбил 12 человек, находившихся на автобусной остановке».
«Самолет российской авиакомпании упал на дома дачников, не дотянув до посадочной полосы два километра».
В бегущей строке Альфред Сергеевич увидел заголовки новостей своей собственной газеты.
«В растаявшем сугробе обнаружен труп пятилетнего ребенка».
«Странно,— удивился он,— эту статью они публиковали недели три назад. С чего бы о ней вспоминать в сегодняшних новостях?»
Все окружающие спокойно смотрели телевизор, ожидая, когда их позовут на прием к президенту.
«Расчленив труп молодой девушки, два подростка сначала сварили части тела,— камера подробно показывала обстановку квартиры, посуду, кости и мясо лежащее на тарелке,— а потом съели их. Экспертиза признала подростков вменяемыми».
Кого-то в приемной передернуло.
— Да уж, чего-то сегодня многовато.
Обычно российские новости следовали принципу, заложенному еще в конце девяностых популярнейшим питерским репортером Александром Невзоровым: «Попик. Трупик. Филармония». Но сегодня видимо решили обойтись без попика и филармонии.
Когда и через пятнадцать минут с экрана не исчезли трупы и катастрофы, многие поняли — разговор у президента пойдет о насилии на экране. И понимающе стали переглядываться друг с другом. Они не раз говорили на эту тему с президентом. Но, в общем и целом, власть обычно только слегка журила и слегка постукивала по столу. Сегодня, видимо, разговор будет посерьезнее.
«Банда террористов захватила детскую музыкальную школу».
«Маньяк повесил всех членов своей семьи».
«Опера убойного отдела расстреляли покупателей магазина».
«Вода Енисея заражена стафилококком».
К новостным сюжетам стали добавляться фрагменты фильмов, военная хроника, предсказания гадалок.
Ледяные глаза ведущих, агрессивные, яростные лица, выхваченные камерой из людского потока, отбивки и реклама достойные сюжетов о конце света.
«Конец света наступит через два месяца».
«Метеорит уничтожит все живое на земле уже вначале этого года».
«Пришельцы среди нас».
Присутствующие молча смотрели на экран.
«Учить вздумал» — мелькнула мысль.
Общее раздражение витало в воздухе.
«Мы что дети? — подумал Альфред Сергеевич. — Мы что сами не понимаем, чего нужно народу, а чего не нужно?.. Да на этом весь мир живет…»
Словно читая его мысли, незримый режиссер вывел на экран зарубежную хронику.
«Засуха в Сомали».
«Национальная катастрофа в Южной Африке».
«Землетрясение в Японии».
«А мы-то здесь причем?..» — пожал плечами Патинов.
Первым не выдержал Самохин, владелец огромного сетевого ресурса и нескольких ведущих газет.
— Скажите, уважаемый, — обратился он к дежурному адъютанту, — встреча с президентом…
— Президент примет всех, как только освободится, — перебил его адъютант.
Статная дама, в строгом, но элегантном платье, направилась к выходу. Ее остановили.
— Простите, но мне нужно в туалет, — возмутилась ведущая новостей четвертого канала.
— Выход не разрешен, — безучастно ответил адъютант, однако в глубине его глаз читалась ехидная лукавая улыбка, видимо все происходящее ему нравилось. А может, необычность ситуации выводила его из рутины чиновничьего этикета.
В приемной повисло гробовое молчание. Такого не ожидал ни кто.
И тут вспыхнули еще несколько экранов телевизоров, висевших на стенах и до этого выключенных. Приемная наполнилась сумбуром новостей, одновременно идущих по разным каналам.
«Редкое заболевание народной артистки». «Драка в семье олигарха». «Жители деревни Холмы забаррикадировались в сарае и обещают сжечь себя, если к ним не приедет Далай Лама». «Крупное ДТП на Садовом кольце. Пять трупов и двадцать семь пострадавших, включая детей». «Семья сгорела заживо». «Убийство на каждый день». «Убийство по расписанию». «Самое изощренное убийство». «Убийство как норма жизни», — перекрикивая друг друга, вещали продавцы смерти со всех телевизионных каналов.
— Дайте, пожалуйста, воды, — обратился пожилой редактор к другому адъютанту.
— Нет, — четко ответил тот, — не положено.
Через четыре часа собравшийся в приемной народ начал ворчать посмелее. Женщины просили воды. Главный редактор «Новостей века», держась за сердце, требовал врача. Тучный Самохин, весь красный, сидел в кресле, демонстративно отвернувшись от экрана.
Еще через два часа приемная президента стала напоминать зал с беженцами. Семидесятилетний Иванов лежал под капельницей. Вокруг ведущей первого канала хлопотали военные санитары. На столике были выставлены лекарства, рядом с которыми лежала газета «Ведомости» с огромной статьей о поддельных медикаментах.
— Ну да, во всем виноваты журналисты, — возмущенно кричал эмоциональный Антипов — большой любитель эпатажа. — Мы что ли подделываем лекарства, мы роняем самолеты, мы взрываем дома? Если власть хочет, чтобы мы замолчали, мы замолчим и все будет шито-крыто, везде цветочки-лютики….
— Да замолчите вы, — зашипел на него кто-то из стариков. — Вы не понимаете…
— Чего я не понимаю? — завелся Антипов.
Старик только грустно на него посмотрел и не сказал ни чего.
К двенадцати часам ночи разговоры в приемной стихли. Лишь с экрана телевизора не переставали стрелять, убивать, топить, поджигать. Зрители впали в полную апатию. Лишь сменяемые через каждый час адъютанты выглядели бодрыми.
В четыре часа утра Альфред Сергеевич вышел из Кремля и сел в машину. Президент так ни кого и не принял.
— В редакцию?— спросил заспанный шофер.
— Нет, сначала домой.
Обиды на президента не было. Прошла. Он понимал — они это заслужили. Изо дня в день, днем и ночью, секунда за секундой они травят свой народ. Травят, словно тараканов дустом. Травят, травят, травят. Но главное, зачем? Кому это надо? Кому выгодно? Старые небылицы о высоких рейтингах успокаивали только самих журналистов. Всем остальным давно было понятно — кампания. Социальный заказ. Но писали и снимали, повинуясь какой-то необъяснимой логике. Или какой-то необъяснимой силе… А заказчик-то кто?
Что-то сверху, что-то необъяснимое, мистическое гнало и гнало их по дороге, усеянной трупами. В каждом сериале сквозила уже ставшая будничной мысль: убить соседа — это вроде как в туалет сходить. Убивали уже не бандиты, не маньяки, не рецидивисты. Убивали студенты и домохозяйки, мужья и жены, сестры и братья. За кусок мыла, за ларек на рынке, за значки, за уведенного мужа, за… за… Да и просто от того что надоел… Как в туалет сходить… Убил, руки помыл и дальше живешь. Какие угрызения? Какой Раскольников? Плевое дело…
Альфред Сергеевич забрал у водителя свой сотовый телефон и стал просматривать непринятые вызовы.
Наташа, Наташа, снова Наташа. Его молодая жена была настойчива. Шесть непринятых звонков.
— Я ей ответил,— не поворачивая головы, сказал водитель.
— Что?
— Я сказал, что вы у Президента, что еще не выходили из Кремля.
— Поверила? — с улыбкой спросил Альфред Сергеевич.
— Вот уж не знаю.
Он не так давно женился. И его новая жена никак не могла привыкнуть к его образу жизни, все время подозревая, что ночные исчезновения мужа связаны вовсе не с работой.
— А кто еще звонил?— поинтересовался у водителя Альфред Сергеевич.
— Сын.
Сын. Это хорошо. Сын сейчас во Франции на берегу океана. Эх, бросить бы все и махнуть к нему. Окунуться в океанскую волну и послать всех к чертовой матери. Но куда там. Сегодня же придется ломать всю концепцию газеты. Менять за один день.
Он набрал номер телефона типографии и попросил задержать тираж сегодняшней газеты.

— Может, зря ты так с ними? — обратился к Президенту сидящий в темноте человек. — Они же в сущности ни в чем не виноваты. Не ведают, что творят.
— Не ведают? С чего бы это? Ведают. Еще как ведают!Надоело.
— Надоело, так измени, ты же Президент…
— Да, Президент. Да. Я всего лишь президент, а не…, — он запнулся.
— А не премьер, — с улыбкой произнес советник. И оба рассмеялись.
— Я всего лишь президент, Лешка, всего лишь президент…. А не волшебник. Но совещание я все же могу провести и проведу.
— Вот это правильно. Делай, что должно, и будь что будет.
— Надоело. Сил больше нет. Понимаешь? Как с катушек сорвались.
— Понимаю.
— Ну о чем мне с ними было говорить? Они, что сами не понимают? А теперь, да. Теперь все начнут показывать одни лютики-цветочки и филармонию. У нас по-другому быть не может. Ты же знаешь, у нас либо сюда, либо туда, середины не бывает. К тому же… Может еще не все в прошлом… На этой планете. — Президент внимательно посмотрел на советника.
— Ты веришь в это? — быстро отреагировал советник.
— Не знаю,— президент откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел в окно.
Советник встал, прошелся по кабинету, подошел к окну.
По Красной площади, освещенной первыми лучами солнца, шли вчерашние школьники, выпускники. Вчера для них прозвенел последний звонок.
«Последнее поколение романтиков,— грустно подумал Советник. — Последнее…»
До саммита глав государств оставалось три дня.

Биарриц Франция 14 мая …г.
Океан засыпал в полуденной дреме. Его тяжелые, лоснящиеся на солнце бока лениво накатывали на песок и также лениво и величественно откатывали назад. А она, словно пушинка, словно тополиная бабочка, порхала над вязким песком пляжа, над пеной волны, над желтыми скалами Биаррица, не замечая ничего вокруг себя, не смущаясь наготы своего молодого тела, смуглого и точеного, словно ожившая африканская статуэтка, которую подарили Артуру сенегальские панки. Пляж Натюрель был почти пуст и влюбленные парочки, прикрытые лишь прилипшим к телу песком, целовались за мягкими дюнами. Она подбежала к нему еще мокрая и соленая, смеясь, обняла, и тихо сказала: «Я счастлива».
Артур улыбнулся и тихо поцеловал ее спутанные волосы.
Он лежал на горячем песке, лежал и слушал, как бьется его сердце. Три удара — волна накатила на песок, три удара — отошла. Три удара — накатила, три удара — отошла. Волны разбивались о берег, превращаясь в пену. Шум прибоя напоминал многоголосый крик, но в этом крике нельзя было различить ни одного слова. Тяжелело, сливаясь с песком и солнцем, волна накатила — вздох. Отошла — выдох. Накатила — вздох. Отошла — выдох. Он и не заметил, как его тело исчезло, растворилось. Он не ощущал веса своего тела. Веки медленно опустились, перед глазами проплыли ресницы… И он уснул. Он уснул.
Сон был тяжелым. Мучительно тяжелым. От огромного горящего шара отрывались огненные капли. Капали вниз. Капали на его тело.
На лицо. На руки…
Пробуждение было еще более тяжелым. Голова гудела колоколом. Эхом отвечал прибой. Сквозь белую пелену с трудом виделся океан. Солнце все так же нестерпимо пекло.
«Ну нельзя же в самом деле засыпать на пляже в такую жару. Черт, хорошо еще не обгорел. Видно и уснул-то всего на пару минут, вон солнце в самом зените. — Нет, ну как ребенок, право, спать на пляже… Вот глупости», — ворчал Артур, очищая тело от налипшего песка.
Когда он был маленьким, мать никогда не разрешала засыпать на пляже. А так было хорошо лежать рядом с ней такой большой и красивой . Все оглядывались на нее… А он ворчал про себя: «Нечего, нечего глазеть. Это моя мама, и я здесь главный, и нечего смотреть». Мать улыбалась и ласково гладила его по пушистым светлым волосам.
Воспоминание, как молния, вспыхнуло и погасло. Он огляделся по сторонам. Акфы нигде не было. Он потянулся за одеждой, но и одежды не было.
— Что за шутки? Акфа, — попытался крикнуть он, но из пересохшего горла вместо крика вырвалось какое-то сипение.
— Черт, что за шутки… — Голова еще плохо соображала.
— Акфа,— уже громче крикнул он. На пляже никого не было.
«Еще не сезон,— подумал Артур,— туристы приедут только через неделю, тогда тут и яблоку негде будет упасть».
Он сидел на песке и ждал. Опять вспомнилась мать. Они часто приезжали сюда из Парижа, когда он был на каникулах. И часто бывали на этом пляже, и океан всегда казался ему отцом. Он шумел и негодовал на то, что Артур был с матерью, а не с ним.
— Акфа, ну это уже не смешно,— по его представлениям он сидел уже больше часа, хотя солнце было все так же высоко. — Так можно и сжариться.
В мае кожа еще не привыкла к солнцу, и сгореть можно в пять минут. Он встал и пошел. Обойдя скалы, Артур вышел на общий пляж. Народа здесь было немного, но все же ходить голым по общему пляжу было не принято, и не приятно под неодобрительными взглядами отдыхающих, хотя почти все девушки здесь загорали топлесс, а их стринги были столь незначительны, что закрывали лишь небольшой треугольник тела. Но на общем пляже существуют свои законы, и он явно их нарушал. Артур поднялся на автомобильную стоянку, где находился информационный столбик, оборудованный достижением современной инженерной мысли — телефоном, работающим от солнечных батарей. Но у этого батареи не было. «Неужели сломан,— Артур нажал кнопку, что-то зашипело.— Слава Богу».
— Служба безопасности слушает, чем могу помочь? — отозвался приятный женский голос.
— Меня ограбили.
— Ясно.
— Я стою голый.
— Сейчас подъедет дежурная машина.— В трубке раздались короткие гудки.
Машина появилась в ту же секунду, словно стояла за углом.
За рулем сидел толстый полицейский с пышными усами. Таким усам позавидовал бы сам кайзер Вильгельм. Однако в лице его не было ничего воинственного, скорее он походил на завзятого ловеласа. Полицейский открыл дверцу.
— Садись.
Артур сел на горячее кожаное сидение и поморщился…
— Что, задницу обжег?— ухмыльнулся полицейский.
— Похоже.
— Меньше нужно с голой задницей на пляже лежать.
— Бьюсь о заклад,— на грани грубости ответил ему Артур,— на этом пляже вашу задницу знает каждая песчинка.
Озорная искорка проскочила в глазах толстяка.
— А ты не дурак. Ладно, поехали.
Полицейский нажал на педаль газа и машина почти беззвучно двинулась с места.
В участке Артуру выдали шорты, футболку и пластиковую кредитную карточку.
— Месье, а это что?— поинтересовался Артур.
— Кредитная карта, вашу-то, я так понимаю, тоже украли.
— Да… Спасибо…
Такого сервиса в полицейском участке Артур никак не ожидал. Ну ладно шоры, ладно футболка, на то они и полиция Биаррица — лучшего пляжного курорта Франции, но кредитная карта… Артур ничего не рассказал про Акфу, как-то было стыдно, что его девушка так над ним пошутила. И он конечно не откажется взять одежду, чтобы дойти до отеля, но карту брать не хотелось.
— Нет, не нужно, месье,— сказал Артур,— я восстановлю свою.
— Месье, банки сегодня закрыты. Сегодня воскресенье и вы не сможете восстановить свою карту, так что берите. И полицейский протянул ему новенькую кредитку, выписанную на его имя.
Забавно. Полиция Биаррица раздает ограбленным на нудистском пляже туристам не только шорты, но и пластиковые кредитные карты. Хороший заголовок для российской газеты. После московской школы Артур учился в Сорбонне в Париже, на факультете журналистики и иногда отправлял отцу в Москву свои небольшие очерки. Отец был главным редактором «Московских Ведомостей» и несколько раз даже печатал его в своей газете, правда под фамилией матери — Артур Венуа.
Отец и мать разошлись, когда Артуру было всего три года. Он жил с отцом в Москве, пока учился в школе, лето проводил с матерью в Париже. А теперь, поступив в Сорбонну, поселился у матери.
Выйдя из участка, Артур отправился в отель. Солнце все еще ярко светило, однако на улице было комфортно. Каменные стены домов и асфальт еще не напитали летнего зноя, воздух был прохладным, будто шел из кондиционера.
Артур подошел к отелю, в котором они остановились с Акфой. «Ну она у меня получит», — не испытывая при этом ни малейшей злости, подумал Артур. Всего несколько часов тому назад они приехали из Парижа и, бросив вещи каждый в своем номере, сразу пошли на пляж. Хотя Артур очень надеялся, что после пляжа, Акфа принесет свои вещи в его номер. Оба они понимали, зачем сюда приехали, и оба догадывались, что это произойдет сегодня ночью.
Он открыл дверь отеля и вошел внутрь.
Внутри ничего не было. Ни-че-го…НИЧЕГО…
Артур отпрянул назад и закрыл дверь. «Что такое… Значит, я все же напек голову и схватил солнечный удар». Он огляделся по сторонам. По улице прогуливались стайки туристов, в магазине сувениров позвякивали бусы. Он снова открыл дверь отеля. Там ничего не было. Вообще ничего. Артур почувствовал озноб и страх. За фасадом отеля была чистая ровная площадка и больше ничего. Не было ни деревьев, ни моря, ни машин, ни улиц. Ничего.
Артур захлопнул дверь и в изумлении застыл на месте. Голова все еще гудела после пляжа, в горле пересохло, хотелось пить. Он еще раз открыл дверь — тот же результат.
На противоположной стороне улицы был магазинчик. Очень хотелось пить. Но деньги... Артур сунул руки в карманы. Да, карта. Он зашел в магазин.
— Бонжур, месье.
— Бонжур. Воды, пожалуйста. Перье.
— Да, месье.
— Мерси,— Артур секунду поколебался и спросил: — Скажите, а что с отелем, который напротив вашего магазина?
— А что с ним?— Продавщица вытянула голову и посмотрела на отель.
— Там внутри ничего нет.
— Внутри? Но я не бывала внутри этого отеля,— женщина удивленно посмотрела на Артура.
— Сегодня я поселился в этом отеле и оставил там свои вещи…
Продавщица, смущенно улыбаясь, смотрела на Артура и молчала.
— Оревуа… — Артур вышел из магазина.
Воду он выпил тут же. Стало легче. Но заглядывать в отель больше не хотелось.
Это какой то спецэффект, может там кино снимали или Коперфильд новый трюк готовит…
Ага, специально для него приехал Коперефильд и приготовил трюк. А для начала украл одежду, Акфу, телефон и деньги. Кстати, карта работает. А интересно, сколько там денег? Фокусы фокусами, но нужно купить телефон, позвонить Акфе и… разобраться в конце концов, что здесь происходит. Он подошел к банкомату засунул карту… А код?.. Они не сказали ему, какой код.
Он ради смеха набрал свой старый код. Автомат замигал и выдал фантастическую надпись: «Кредит не ограничен»
«Что? Неограниченный кредит? Что за глупости?.. Как они узнали мой код? И как это в полиции выдают неограниченный кредит? Чертовщина какая-то. Нет Акфы, нет отеля, карта с неограниченным кредитом… Что происходит?..»
Ему стало страшно, очень захотелось с кем-то поговорить. Срочно позвонить матери, отцу. Артур пошел по улице вниз, свернул на соседнюю улицу и через несколько минут подошел к русской православной церкви. Сюда его каждый раз приводила мать, когда они отдыхали в Биаррице. Она была католичкой, но мальчик был крещен в православной церкви, и она всегда об этом помнила. Здесь Артура хорошо знали. Священник этой церкви не раз с ним беседовал, и даже гулял с ним, когда мать отлучалась на шопинг.
Церковь была закрыта. На калитке висело расписание служб на русском и французском языках, но сейчас службы не было. Артур почувствовал, что смертельно устал. Что просто валится с ног. Голова раскалывалась. И соображать было тяжело.
— Неограниченный кредит, говорите, ну-ну…
Напротив церкви за красивой чугунной оградой располагался дворец Наполеона Третьего, а ныне самый шикарный отель Биаррица, а может и всей Франции, а может и всего мира.
— Неограниченный, говорите? Хорошо.
Он вошел в отель. Золотом расписанные стены, белый мрамор, антикварная мебель, безукоризненная чистота. За огромными окнами лениво плескался океан.
— Ого. — Артур растерялся. Но обратно хода уже не было. Он подошел к стойке ресепшен.
— Бонжур, месье,— вышколенный портье спокойной улыбкой встретил Артура.
— Бонжур. Мне нужен номер…
— Да, месье.
— Одноместный…
— Да, месье.
— У вас есть свободные номера?
— Конечно, месье, — ответил портье.
«Что, значит “конечно”?— удивился Артур,— хотя да, сезон начнется только через неделю».
— А люкс Наполеона? — решил пошутить Артур. Все в Биаррице знали, что люкс Наполеона расписан на много лет вперед, и всем было известно, когда и какая голливудская звезда приедет в Биарриц.
— Конечно, месье.
Артур протянул свою карту
— Мне только на одну ночь.
— Нет проблем, месье,— портье взял карту Артура, провел по дисплею. — Мерси месье. Ваш багаж?
Опешивший Артур мог произнести только одно:
— Багаж доставят мои слуги…
Номер Наполеона. Это было за гранью возможного.

— Акфа, ты где была, ты куда ушла с пляжа?
Но Акфа не отвечала.
— Акфа, — Артур попытался схватить ее за руку, но не успел. — Акфа, ну хватит, что происходит? Прекрати эти шутки, отдай мой телефон.
Акфа медленно шла по улице, а Артуру казалось, что он бежит за ней, но не может догнать.
— Акфа, прекрати, я не хочу больше играть. Что происходит?
Акфа подошла к двери их отеля.
— Нет, нет, не входи туда! — закричал Артур.
Но она улыбнулась и вошла в их старый отель.
Артур дернул дверь и… проснулся.
Он открыл глаза. Было темно. Наверное, ночь.
Странный, тревожный сон разом восстановил в его памяти странные события вчерашнего дня. Что же происходит? Вчера утром он приехал в Биарриц.
И он, и Акфа знали, зачем едут сюда. Они не говорили об этом, но оба догадывались и ждали этого. Они были влюблены друг в друга уже шесть месяцев, но дальше поцелуев дело не доходило. И вот они одни в Биаррице. Поселившись в отеле, они тут же отправились искупаться в океане и… Может быть она испугалась? Может быть, передумала? Поэтому сбежала и поэтому молчит ее телефон. Надо обязательно разыскать ее. Глупая, глупая девчонка. Ну чего она испугалась? Он найдет ее, успокоит. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Чего она испугалась? Она же сама хочет этого. Точно. Невозможно ошибиться. Он физически чувствовал, там, на пляже, как от нее исходят ароматы женщины, ароматы страсти, она пахла любовью и возбуждала одним только поворотом головы, одним движением руки. Во всем, во всем чувствовалась женщина. Женщина, которая хочет мужчину. И никакими приличиями этого было не скрыть. Да она и не скрывала. И вот… убежала.
Артур встал, подошел к окну. Ему захотелось увидеть ночной океан. Вчера, войдя в номер, он почувствовал невыносимую усталость. Он присел на кровать и тут же, не раздеваясь, крепко уснул, сваленный усталостью. Но сейчас голова была ясная.
Темно. Ах да — ставни! Ставни.
Артур встал, подошел к окну, открыл замок, толкнул дверцы и… Комнату залил яркий солнечный свет. На секунду Артуру показалось, что он ослеп. Яркое солнце будто вспышкой ослепило его.
О черт, уже день. Сколько же он проспал? Артур с трудом открыл глаза. Солнце было в зените. Да сейчас часов двенадцать. А вчера он тоже лег, где-то часов в двенадцать. Значит, он проспал двадцать четыре часа. Неслабо. Впрочем, если учесть восемьсот километров, что он проехал от Парижа до Биаррица на взятом в прокате «Пежо», и все переживания вчерашнего дня — ничего удивительного.
Он принял душ и снова оделся. Хотя его пляжные шорты и футболку трудно было назвать одеждой среди великолепия наполеоновского номера с его расписанным потолком и золотыми колоннами. Здесь даже спать было бы уместно в смокинге, не то что ходить. Под потолком висела сверкающая хрустальная люстра, а кровать, укрытая балдахином из золотистого шелка, размерами могла посоперничать с вертолетной площадкой. Кровать явно не Наполеоновская. Артур неоднократно бывал во французских замках. Кроватки в спальнях были совсем маленькие, что у королей, что у их слуг. А эта кровать была явно голливудского покроя. В таких шикарных апартаментах Артур ночевал впервые. Неограниченный кредит…
Воспоминание о кредитке вновь кольнуло его. Но с этим он разберется потом. Сейчас нужно срочно найти Акфу. Тоже мне, герой…. Девочка испугалась, убежала, а он спит в царских апартаментах.
— Бонжур, месье, — обратился он к клерку стоящему за стойкой ресепшен.
— Бонжур.
— В моем номере я не нашел телефона
— В апартаментах Наполеона нет телефона.
— Почему?
— Персоны, которые там живут, обычно ни куда не звонят. Им, наверное, просто некому звонить, — с грустной иронией, ответил портье.
— Но мне нужно позвонить. У меня есть кому.
— Конечно, мсье, — портье протянул Артуру телефонную трубку.
— Но здесь нет клавишей для набора номера.
— Это не важно, — все с той же иронией, ответил портье, — просто назовите имя и вас соединят.
— Акфа, — назвал имя опешивший Артур.
Раздался щелчок, и послышались длинные гудки.
Номер не отвечал.
— Я все понимаю… сервис отеля Наполеона. Но можно мне позвонить по обычному телефону.
— Это обычный телефон.
— Но никто не отвечает.
— Странно, — портье выдавил из себя лучезарную улыбку, — странно, по этому телефону всегда дозваниваются. И все. Это первый случай, месье.
— Хорошо, у вас есть Интернет?
— Интернет? — портье удивленно поднял брови. — Нет, у нас нет Интернета,— ответил он с гордостью. — Вам лучше обратиться в Макдоналдс.
—Ну да, — усмехнулся Артур, — здешние постояльцы не пользуются скайпом.
А насчет Макдоналдса это мысль. Да и позавтракать не мешало бы. Большой «чисбургер» с картошкой ему совсем не повредит. Он не ел уже 24 часа. Хотя нет, позавтракает он в ресторане отеля, все же завтрак оплачен.
Весь в хрустальных люстрах и канделябрах, в белоснежных скатертях, в мраморных колонах под золотым потолком, полукруглый зал ресторана создавал атмосферу большого праздника. Только посетителей не было. Ни одного.
Когда подошел официант, Артур несколько растерялся .Честно говоря он рассчитывал на шведский стол. По быстрому набрать сыра, колбасы, пару круасанов и стакан апельсинового сока.
— Месье, я очень спешу. Будьте добры, принесите завтрак на ваш вкус .
Официант неодобрительно посмотрел на Артура.
Артур понимал, что так нельзя. Здесь так не принято. Нужно взять принесенное официантом меню, изучить его, словно это договор пожизненного страхования, затем так заморочить голову официанту подробностями и оговорками, чтобы тот начал закипать, как медный чайник. И тогда он уйдет исполнять ваш заказ обиженный и счастливый. Ох уж эта пресловутая французская кухня… Совсем другое дело в соседнем Сан Себастьяне — сплошные бутерброды с желтым закрученным по краям сыром и с рыбой, далеко, не первой свежести. Зато быстро. Хлоп и закусил.
— Хорошо. Паштет из гусиной печени, сырную тарелку и стакан красного вина из подвалов замка Амбуаз.
— Но у замка Амбуаз нет подвалов, — возмутился официант. — Замок выстроен на основе старой каменной мельницы.
— Тогда принесите вина из подвалов замка Фужер. Там есть подвалы?
— Да, месье, — и озадаченный официант отправился выполнять заказ.
Глупо было сидеть в этой роскоши, не зная, что происходит, не зная, где Акфа и чего она испугалась. Он еще раз оглядел ресторан. За огромными окнами бушевал океан. Волны разбивались о скалы и вспыхивали на солнце миллиардами горящих огоньков. Океан ревел, но ревел беззвучно. Плотные окна совсем не пропускали шума прибоя.
«Биарриц великолепен»,— подумал Артур.
Интересно, кто раньше сиживал за этим самым столиком в ожидании завтрака, как сидит сейчас он, Артур. Может быть, король Англии Эдуард VII, или внучка Эрнеста Хемингуэя, или Коко Шанель, Уинстон Черчилль, Жан Поль Бельмондо? Может сам Наполеон III? Все эти люди не только отдыхали в Биаррице, но и жили здесь подолгу. А его русские соотечественники? Здесь часто отдыхала царская семья. Русские князья устраивали настоящие карнавалы и гулянья, справляли свадьбы. Здесь выходила замуж дочь Александра II. Императрица Мария Федоровна долго жила в Биаррице. Николай II неоднократно заходил в порт на своей яхте. Дягилев устраивал здесь русские сезоны. Морозов вкладывал деньги в строительство Биаррица.
Здесь жили Шаляпин, Достоевский, Толстой, Горький, Чехов, Волошин, Айвазовский.
До сих пор в Биаррице видны следы его знаменитых соотечественников. Променад Шаляпина. Ресторан «Додин».
Страстный роман Стравинского и Коко Шанель в Биаррице породил такое чудо парфюмерии как «Шанель номер 5».
Что их всех манило в Биарриц? Что продолжает манить звезд Голливуда и шоу бизнеса? Зачем они все едут и едут в Биарриц? И зачем он здесь?
— Зачем он здесь? — эхом пронеслось в зале ресторана. Артур даже не заметил что крикнул. Нехорошие предчувствия зашевелились у него в душе. Он вдруг отчетливо понял — Акфы здесь нет.
Принесли завтрак.
Но Артур не стал есть, он вскочил из-за стола и бегом бросился в холл.
— Портье, закажите мне билет на ближайший рейс в Париж.
— Это невозможно, месье, — забастовка авиадиспетчеров.
Чертова Франция, они бастуют, как по расписанию. Артур выскочил на улицу.
— Такси, такси!
— Бонжур, месье.
— В Париж!
— Хорошо, месье. — Таксист грустно посмотрел на Артура. — Все хотят в Париж. Что за город такой, Париж? Увидеть Париж и умереть. Вы не собираетесь умирать, месье?
— Что? — удивился Артур.
— Я спрашиваю, что за дела у вас в Париже?
— Дела… Да дела…
Если этот таксист будет болтать семь часов, то наверное лучше взять другую машину.
— Дела. Какие могут быть дела? Зачем вам дела? Вы в Биаррице. Здесь нет дел. Здесь солнце воздух и вода.
— О черт! — по-русски выругался Артур.
— Ха, так месье русский.
Таксист легко перешел на русский язык.
— Россия. Сибирь. Икра. Матрешки. Водка. Вы любите водку, месье?
— Господи, да замолчите вы! — не выдержал Артур.
Таксист обиженно замолчал.
Они довольно быстро выехали на платный автобан М 63.
Таксист высунулся из окна и взял, выданный автоматом талон. Шлагбаум открылся.
Через несколько минут машина свернула на шоссе, ведущее в По.
— Мы едем через По? — удивился Артур.
— Да.
— А почему не через Бордо. Разве через По быстрее?
— Да.
Артур возмутился:
— Но через Бордо ближе, а я спешу.
— Он спешит. Разве есть на земле дела, ради которых стоит спешить? Дела… Что они могут изменить? Да и зачем менять жизнь? Она как океанская волна, накатывает на песок и уходит, накатывает и уходит. Или бьется о скалы и пеной вздымается вверх, но что это меняет? Океан лишь сверху исходит пеной, а нырни на метр в глубину… И все… Тишина и спокойствие.
— Месье! — Артур повысил голос.
— Через По быстрее, а через Бордо… Пробка, двадцать шесть километров. Авария. Сегодня передавали в новостях.
Артур откинулся на спинку сиденья.
«Акфа. Акфа»,— он, произносил это имя в сотый или в тысячный раз.

Полгода назад, едва переступив порог огромной университетской аудитории, он заметил маленькую мулатку, сидевшую в первом ярусе, прямо напротив кафедры. Артур со школы не любил сидеть на первой парте, да еще прямо напротив учителя, а тут, словно магнитом потянуло. И он смело пошел на первый ярус.
Сразу после школьных экзаменов Артур отправил свои документы в приемную комиссию Сорбонны — крупнейшего французского университета. И уже через месяц пришел ответ. Принят. Хотя, возможно, не обошлось и без вмешательства матери. Она занимала высокий пост в парижской Мэрии и, конечно, могла посодействовать его зачислению, так как очень хотела, чтобы Артур жил у нее. Впрочем, то, что Артур переедет к матери, и так было ясно. Еще с пятого класса он знал, что после окончания школы будет жить в Париже. Такова была договоренность его родителей.
Артур сел возле маленькой мулатки, и стал неотрывно смотреть на нее. Он понимал, что это не прилично, но ничего мог с собой поделать. Шоколадная кожа, точеные руки и плечи, яркое выразительное лицо, ничего лишнего, ничего нарушающего гармонию образа. Волосы, заплетенные в дреды, и бархатистый пушок на шее.
— Акфа,— повернулась она, видимо, почувствовав его пристальный взгляд.
— Артур,— представился он, немого смутившись.
Они не сказали друг другу больше не слова. Но незримая нить уже связала их. Артур это чувствовал, чувствовал физически. Он не слышал ни одного слова лектора. Он думал только о ней. В его голове звучал только ее голос: Акфа, Акфа, Акфа…

За окном такси мелькали каменные деревушки Франции, обозначенные обязательными «нотердамами». Чуть в стороне от автобана, на склонах Пиренеев, время от времени, высились замки с черными круглыми, словно игрушечными крышами. Поля еще зеленой пшеницы уходили в урочища, мягко прогибаясь под теплым майским ветром. Провинциальная Франция. Ничего не строилось, ничего не ремонтировалось. Ни заводов, ни современных зданий, даже трехэтажных построек и то не было. Только серые стены домов и деревянные ставни. Как будто, время остановилось, и XIX век закрепился в этой тихой крестьянской провинции.
Лишь изредка то здесь, то там огромные фантастические лопасти ветряных электростанций нарушали эту идиллию. Возвышаясь в небе, они, словно были оставлены пришельцами из космоса. Огромные пропеллеры гигантских кораблей. Но, странное дело, совсем не раздражали. Они были вне культурного слоя. Они не разрушали. Наоборот. Они подтверждали, что все эти деревушки снабжены светом и газом, интернетом и телевидением, что в этих домах живут вполне образованные люди XXI века.
Артур знал и любил эти места. Он ездил из Парижа в Биарриц каждый год. Но сегодня с каждой минутой нарастало какое-то странное тревожное чувство. Они давно уже выехали на трассу, ведущую из Тулузы в Париж, но ни знакомых названий городков, ни коричневых вывесок префектур, не встречалось. Артур испытывал что-то похожее на дежа вю. Он то не узнавал этих мест, то вдруг ему казалось, что пейзаж повторялся. Вот они проехали заправочную станцию. Точно такую же они проезжали минут тридцать назад. Тогда у съезда к бензоколонке Артур заметил красный Порше и двух хорошеньких француженок. Он еще подумал: «не дотянули метров двести до заправки». И вот опять — Порше, девушки, бензоколонка. Что такое? Не могут же у каждого съезда стоять красные Порше и молодые девушки. Хотя, собственно, почему не могут? Это еще не самая большая странность сегодняшнего дня. Артур попытался успокоиться, но тревога уже не отпускала его.
— Месье, не подскажите, который час.
— Часы не носим, — все еще обижено, ответил шофер.
— А на торпеде?
— Не работают.
— Но как же вы ездите к клиентам или ходите на встречи?
— Если я достоин того, чтобы меня пригласили — значит, я достоин и того, чтобы меня подождали.
Подобная тирада из уст таксиста прозвучала нелепо.
— Далеко еще до Парижа?
— Как до солнца.
Солнце. Артур посмотрел вверх. Солнце стояло также высоко, как и утром, когда он открыл ставни в гостинице.
Но этого не может быть! Они отъехали от Биаррица, по меньшей мере, километров триста. Предположим, когда он открыл ставни, было двенадцать. Около часа ушло на душ, беседу с портье и ожидание завтрака, три часа на дорогу…. Сейчас как минимум должно быть часа четыре вечера. Но солнце…

Артур прекрасно знал, где должно находиться солнце в четыре часа по полудню. Он был заядлым ориентировщиком, не раз получал на соревнованиях по ориентированию призовые места и прекрасно мог обходиться без компаса, легко определяя стороны света солнцу.

Дикий, животный страх парализовал Артура. Красный Порше… Да, и сломанное дерево… Они только что проезжали здесь! Сейчас их обгонит Пежо с номерами префектуры.

Бордо. Точно. Так было минут двадцать назад. Справа будет пшеничное поле. Вот оно. Что происходит? Артур, с трудом сдерживая дрожь в голосе, вновь обратился к водителю.

— Месье, мне не до шуток. Где мы едем?

Он снова увидел красный Порше. Картинка стала повторяться все чаще и чаще. И солнце… Он вспомнил вчерашний день. Да, солнце было в зените весь день. Сейчас отчетливо это понял. Солнце вообще не заходило. Когда он ложился спать и когда вставал, солнце было в зените. Ну не мог же он проспать двадцать четыре часа. Теперь ясно… Артур откинулся на спинку сидения. Этого не может быть…

— Мы не доедем до Парижа? — тихо спросил Артур водителя.

— Нет. — Спокойно и, как показалось Артуру, грустно ответил водитель.

— Тогда поворачивайте обратно.

Водитель спокойно свернул на первый же съезд с автобана и сразу же въехал в Биарриц.

— Рюмку водки, пожалуйста.

Бармен неодобрительно посмотрел на Артура.

— Месье, а вам есть уже двадцать один год.

— Да, месье, есть. Мне уже двадцать два, — соврал Артур.

Бармен посмотрел на Артура и неуверенно потянулся за Столичной.

— Доверчивые, правда?— услышал Артур голос за спиной и оглянулся.

— Они здесь все такие. Доверчивые.

За спиной Артура стоял мужчина лет пятидесяти. Говорил он по-русски. По его внешнему виду можно было понять, что сидит он здесь уже давно. С самого утра, а может быть, и с вечера.

«Черт, — заныло в груди у Артура,— а был ли вечер? А было ли утро?»

В ресторане царил полумрак. Мужчина смотрел на Артура с пристальным вниманием.

— Ты кто?

— Я только вчера приехал в Биарриц. И честно говоря…

— Вчера? Ну-ну, — мужчина усмехнулся. — С приездом.

Он поднял бутылку и, чокнувшись с рюмкой водки Артура, залпом допил пиво.

— Безалкогольное, — сказал он, вытирая губы. — Водка, кстати, тоже.

Артур, уже уставший от нелепостей сегодняшнего дня, молча поднес рюмку к губам и выпил. Водка обожгла гортань, и тепло мягко потянулось к желудку. Артур выдохнул. На секунду застыл, прислушиваясь к себе. Водку он не любил. Но надо было снять стресс… Не пивом же... Тело расслабилось, потяжелело, но голова осталась абсолютно ясной.

— Присаживайся, — мужчина показал Артуру на свой столик. — Тебя как зовут?

— Артур.

— Василий.

Они пожали друг другу руки и сели за столик.

— Угощайся.

На столе стояла огромная тарелка с шашлыками, в маленькой тарелочке — сациви с ягодами граната. Стол украшала свежая зелень и румяный лаваш из тандырной печи.

Подошел гарсон.

— Мне еще водки, — попросил Артур.

— Нэт, дарагой! Под такую закуску, чачи принеси, — Василий заговорил вдруг с грузинским акцентом. — Хорошая виноградная грузинская чача, или хорватская граппа, перебьет любую водку и любой здешний Хеннесси. Тем более что все безалкогольное.

Действительно, Артур не ощущал никаких последствий от выпитой рюмки.

— Все здесь хорошо, но вот с алкоголем они погорячились… нема у них алкоголя.

— Кто они? — напряженно спросил Артур. — Кто?

— А… — Василий махнул рукой. — Они… все они… эх…

— Вы русский?— спросил Артур.

— Слушай, для тебя я русский. Для тебя и вчера было, для тебя и рассветы с закатами, все, брат, для тебя… Ешь, пей, гуляй, сейчас барышни приедут. Как ты относишься к барышням?

— Ну… — смущенно начал Артур.

— Понятно. Еще один последний романтик… Значит влюблен… Или?

— Нет-нет. Влюблен.— Артур улыбнулся.

— Послушайте, — Артур решился задать вопрос, который мучил его. — Я взял такси и поехал в Париж…

— О! Париж.

— Но таксист не захотел ехать через Бордо и повез меня через По. Мне казалось, мы ехали очень долго, очень. Но мы не смогли…

— Да нет никакого По. Нет никакого Парижа, нет никакой дороги, — перебил Василий. — Зачем тебе все это. Есть Биарриц! Славный город всего рода человеческого. Биарриц — это мечта, это рай! Вот он какой — рай. Тебе повезло. Куда ехать? Зачем? Ты в раю, а сюда далеко не все попадают. Впрочем, и Биаррица нет, — закончил свою горячую проповедь Василий.

— А что есть? — Артур воспринимал все эту фантасмагорию с трудом.

— Есть только то, что ты видишь. Есть только то, что ты слышишь. Есть только те, кто тебя окружают. Вот гарсон, он есть, или его нет? Пока ты его видишь, он есть, а пока не видишь — его нет. Нет, никого нет. Ты что, думаешь, у него есть дом, семья, детишки? Нет, нет. Вон водитель такси, он только водитель такси, он только водит такси. Водит и водит, водит и водит. А гарсон, только гарсон. А ты захотел… Париж! Чтобы попасть в Париж нужно в него сначала поверить…

Артур слушал и не слушал этот эмоциональный бред. Похоже, что все же водка и чача у Василия были не безалкогольные.

— Гарсон — это только тот, кто наливает и приносит,— продолжал Василий. — И что? Ты ему отдашь часть себя? Чтобы у него появился мир, детишки, жена? Отдашь? Отдашь часть себя? Нет, не отдашь, и никто здесь не отдаст. Чего ради? Ради какого-то жалкого юзера? Наливай.

Артур налил чачи, принесенной гарсоном, себе и Василию.

— С приездом в Долину Осс, братец, — произнес Василий короткий тост и выпил. — Мне нравится здесь. Никто в душу не лезет. Никто… Юзеры едят свои котлеты, пьют пиво. Все есть. Все. И никогда не кончается. И туч на небе ровно столько, сколько надо. И воздух тепленький, но не жаркий. И океан с волнишкой, но без шторма. Чего еще?.. Ты где живешь? — резко оборвав свой монолог, спросил Василий.

— В отеле «Дворец Наполеона».

— Ну да… а где же еще?.. Больше негде… В отеле Наполеона. — Небось и в Люксе?

— Да.

— Я тоже в люксе Наполеона.

— Но во дворце всего один люкс,— по инерции возразил Артур.

— Щас…С чего ты взял?— Василий стянул зубами кусок мяса с шампура и весело засмеялся.

— Я не знаю, зачем меня здесь держат. Но мне здесь определенно нравится.

— А кто держит, кто тебя держит?

— Тот же, кто и тебя.

— А как ты сюда попал?

— Да так же как и ты. Мать меня родила. Мать — женщина. Зачем родила? Кто распорядился? Почему именно меня? Ты знаешь, я над этим, бывает, задумываюсь. Ну, как я здесь оказался? А вот до меня, мать делала аборт. Вот тот, который не родился, — это тоже был бы я? Или тот, был бы кто-то другой? Понятно, что, если мать отцу изменила, то, конечно, был бы — другой. А если нет? А если бы хромосомы моих родичей повстречались в другой день? Это был бы уже не я? У меня есть родной брат  — это же не я. Значит, если бы хромосомы моих родичей соединились в другой день, то это был бы уже не я? А это был бы мой брат. Брат не родившегося меня. Вот, друг, задачка. Я бывает думаю об этом… Наливай…

— Слушайте, а что с солнцем?

— А что с солнцем?

— Не знаю, но мне кажется… Нет, я конечно понимаю, что этого не может быть, но мне кажется оно не заходит.

— А зачем ему заходить?

— Как зачем? День, потом наступает ночь. Потом следующий день. Солнце восходит и заходит.

— А смысл?

— Ну, чтобы наступил следующий день.

— А зачем? Чем тебе этот не нравится? И чем твой следующий день должен отличаться от предыдущего?

— Но ведь раньше заходило…

— А смысл?

— Ты меня разыгрываешь, —Артур не понимал, пьян Василий или издевается.

— Слушай, если тебе не нравится этот день, этот гарсон, этот я, сделай собственных.

— Кого собственных?

— Ну, собственных гарсонов, таксистов, меня другого, и пусть там у тебя твое солнце хоть десять раз в день заходит.

— Но я не могу.

— Почему?

— Я не Создатель.

— Кто тебе это сказал? .............

ЗАКАЗАТЬ КНИГУ  по адресу dolinaoss@mail.ru

  (3143)