Знамение
Кижи. Знамение
(рассказ очевидца)
Степан звезд с неба не хватал. Не вышел ростом. Был мал, пахорук и беспутен.
Иван тоже звезд с неба не хватал. Зачем? Своих на погонах хватало.
Ольга Ильинична тоже не хватала. Не ясно почему. Хотя у нее все для этого имелось: и рожа, и руки и грудь, и фигура и жопа, и характер. Видать не судьба.
Ноздрев хватал, хватал и хватал. То все под себя, то все на себя звездное одеяло тащит. Заколебал совсем.
Петрович тоже не хватал. Только один раз. Они потом на него сами сыпались. Как в партию вступил, так и посыпались, как из ведра. Другие тоже в партию потянулись. Чем мы хуже? Но не вышло. Квоты, говорят, на вашу деревню закончились. Лимит имеется, при вашей жизненной численности, только одно место под солнцем. Если все партийные, то это уже не партия, а народ. Ха-ха. Смысла нет. Не положено. Так что теперь слушайтесь его одного, другие будут вам брехать, а вы не верьте. Вот такие дела.
Братья Фомины не поверили и решили в оппозицию уйти: свою партию создать. Но не тут- то и было. Выслали их из деревни звезды считать в другом месте. В их дом на свободное пространство сразу Петрович переселился. Зажил богато.
Бабка Медведкова втихаря звезды собирала, те, что другие не заметили и не нашли. Прятала. Не пользовалась. Ждала скупердяйка лучших времен. Дождалась – похоронили под железной. Обнаружили случайно, когда матрас выкидывали и прочий хлам. А не воспользоваться – все в труху превратилось, вышли из употребления, не светят. Обидно.
Глухонемой Венька нашел одну на дороге. Ладная, целехонькая. Идет, держит, как леденец на палочке, сияет, хвастается. Решили взрослые, кто поумнее, отобрать у дурочка забаву – все равно пропьет или потеряет, так лучше приспособить для общего дела. Но партиец Петрович проявил человечность: «Пусть потешится разок, завтра на общем собрание единогласно конфискуем. А то не по-людски будет». Просчитался. Не оказалось завтра у Веньки звезды. Потерял или спрятал, или еще чего, но так и не удалось у него добиться признания. Как не пытали всем миром на сходе. Мычит в ответ без толку. На том и разошлись.
Матвеевич также не хватал, вечно у него руки были чем-то заняты. Все какие-то аэропланы, да дирижабли конструировал. Мечтал ракету построить. Но ничего не летало. По земле ползало отменно, но в воздух категорически не желало подыматься. Беда одна.
Иван Андреевич и Борис Федорович делом были заняты: отношения между собой выясняли. Кто у кого звезду увел. На небо и не смотрели. Не до того было.
Ну а если молодым звезда в руки упадет – парню и девушке, то повезло, так повезло. Сразу свадебку играют. Жить счастливо будут. Долго. Аж, завидно!
А осенью, когда ночью с первыми заморозками начинался звездопад, то вся деревня высыпала на улицу желания загадывать, ловить, чем не попади заветные кусочки. Бегают, толкаются, кричат, куча мала до рассвета. Празднично. Весело. Молодежь песни поет, пляшет. Желаний немеренно рождается, столько в одночасье, что и не разобрать, где тут чьи? Путаница. Кое-кто и подерется сгоряча.
Хорошо, что ничего не сбывалось на нашей стороне. Только представьте, что было бы, если претворилось все разом: как жить дальше?
А так каждый своим делом занят, понимает, как дружбу водить с соседями и природой. Не навредить миру. Работаем помаленьку в силу отпущенных нам сил. Грех жаловаться.
Но вот однажды под утро большая звезда пролетела над деревней. Таких огромных раньше не бывало, видать издалека. Ярко посветила, просвистела и упала в озеро. К добру ли, или к войне, или еще к чему даден знак, никто не догадался. Не успели и желания загадать. Посудачили и разошлись досыпать.
А днем с рейсового парахеда сошли трое на причал и сразу к нашей церкви направились. Вначале подумали, что они цыгане. Бородатые: у двоих черные пречерные, у одного посветлее бородища. Один в шляпе, другой в картузе, у третьего беретка на голове. Тот, что повыше всех, в очках. Портфели кожаные, как чемоданы, с замками железными. Все в пальто длинных с карманами просторными поверх материала нашитыми. В них, ни то, что петух поместится, а жеребенка запихнуть можно. Наши давай все прятать поскорей. Как бы чего не утащили. Да оказалось начальство из города, чуть ли не из самой столицы прибыли.
Обошли церковь вокруг раза три, головы задирают, главки считают. Все ли на месте. На колокольню поднялись. Фотоаппараты достали, щелкают наши виды. Спустились. Стоят, шепчутся, бумажки вытащили из чемоданов, развернули, читают вслух, бормочут по-умному. Затем Петровича подзывают, он один у нас партийный, а значит своего рода тоже начальство, и заявляют:
— С сегодняшнего дня объявляем церковь музеем! Памятником архитектуры! Храм для посторонних закрыть до особого распоряжения. Сообщите местному населению, чтобы никто не своевольничал и свечек больше не жег. Всем ясно? Это теперь народное достояние. Охраняется государством. Будем реставрировать…
— Чего-о? – не понял Петрович, хоть и был партийным, а значит своего рода начальство, и директив всяких и постановлений начитавшийся до самой одури. Он их каждый божий день получал. Должен был знать умные слова.
— Отремонтируем по-научному. Вот чего. Еще лучше будет. Понятно?
— Чего не понять, ежили, начальство говорит. Ему виднее… А делать чего требуется? Ентот, как его, му-му-зей он при колхозе будет или как? Нам бы овса маленько, раз такое дело, лошадок кормить, своего на зиму может не хватить, сверх вашего плана в этом году в закрома родины насдавали по настоятельному требованию партии. Не отказать. Не откажите и вы, по такому случаю. Ну и трактор бы новый и электричества. Своего нет. Или хоть дешевого керосину в избытке.
Переглянулись начальники, заулыбались, посмеиваются в бороды.
— Теперь колхоз ни к чему. Служить будете. Туристов принимать. Ставку получать согласно штатному расписанию. Деньгами, а не трудоднями. Директора вам назначим, из города пришлем. Будете ныне жить в музее-заповеднике под открытым небом. Счастья своего не понимаете: утром на службу, вечером домой. По режиму.
Е-маю-ю! Что тут началось! За что? Ладно, работать больше не придется — служить — так служить. Нам к режимам не привыкать. Пожили, повидали на своем веку разных-преразных. Но зачем на улице? Места мало что ли в домах? Чего под открытым небом околачиваться? Известно, какая у нас нервотрепка с погодой. А почто в храм людей пущать по разрешению? Не уж то только партийные смогут ходить?
А церковью своей мы очень гордились. Рассказывали, сам Петр Алексеевич, император, руку приложил. Как-то, едучи единожды водою на ботике, решил сойти на наш берег и привал устроить. Покуролесить. Он это дело любил. Понятно: выпил, закусил, потанцевал с фрейлинами. От души гульнул. Вот и приглянулся ему наш островок. Настало время отплывать, прощаться. Пригласил народ на церемонию. Вышел на крутой берег, посмотрел вдаль: островков разных кругом видимо-невидимо, лодка одиноко плывет, избы чернеют там и сям, лес шумит, синее небо с белыми облаками сверху глаз радуют, мужики без шапок стоят. Задумался, загрустил Петр, видно не хотелось покидать чудное место, но тут кто-то ему чарку вина подносит. Выпил залпом, взбодрился. Глазищами сверкнул, да как гаркнет:
— Повелеваю! - Здесь, говорит, будет город заложен назло надменному соседу, отсель грозить мы будем… — но тут его, кажись, Меньшиков, за рукав дернул и зашептал на ухо: мол, где шведы, а где мы. Промашка вышла. А жаль, в Петербурге сейчас бы жили, на трамваях и автобусах ездили, по каналам плавали. В туфлях по Невскому проспекту гуляли… Но Петр Алексеевич не растерялся. На то он и царь.
— Решено! Пусть будет церковь воздвигнута! В честь Преображения Господнего. – А сее событие в августе месяце происходило. И тут же своей рукой план нарисовал — храм двадцатидвухглавый. Народ ахнул – ничего подобного не строили. Солдаты-преображенцы и семеновцы рявкнули во все горло: ура, ура, ура-а-а! Всем по стопке налили, по соленому огурцу выдали. Петр Алексеевич, император, щедрой рукой отсыпал в кошелек денег – передайте на народную стройку. Стали по очереди передавать: от князя Меньшикова к следующему по ранжиру. Пока до народа дошел кошелек в нем только пуговицу от мундира обнаружили. А жаловаться бесполезно: в том же порядке пока челобитная назад до царя-батюшки дойдет, то сами и виноваты окажемся. Известное дело. А спины под плеть никому подставлять не хотелось.
Пришлось на свои средства и своими силами, да молитвами, царскую волю народу исполнить. А пуговицу под первый камень заложили по обычаю на счастье. Так что мы своей церковью очень гордились. Не было такой, нет, и не будет! Единственная в отечестве. Своя, родная.
Погрузились начальнички обратно на пароход и отплыли до столицы. Ну, после них жизнь и закипела в деревни. Распоряжения, циркуляры, постановления, приказы посыпались как из решета. Что сделать в первую очередь, что во вторую. Здесь прибейте, а здесь оторвите, капай-кидай-закидывай, то, что тогда оторвали, прибейте обратно, и это еще раз оторвите и еще раз прибейте, но, самыми крепкими гвоздями. Не продохнуть, ни разогнуться. А говорили – служить будем! Одна радость, что не от заката и до рассвета, а по часам с перерывом на обед.
Первым делом директора прислали, как и обещали. Не обманули. Затем все огородили: заборов, оград, изгородей понаставили. Электричество подключили, правда, только для музейных нужд, нам, местным жителям, почему-то уже не хватило. А может и не положено нам с лампочками зимой куковать. Кто их начальство разберет? Калитки на замках. Видеокамеры на столбах круглые сутки за нами наблюдают. Не прошмыгнуть. Милиционеров взвод, пожарных отделение, охранников в штатском платье, само собой не забыли. Ну, а проверяющие из министерств, сами нас не забывают: ездят целыми делегациями. Вход только по специальным билетам и за деньги. К берегу без разрешения не причаливать. Вечером рядом с церковью не гулять, песен не петь, по острову без надобности после закрытия заповедника без пропуска не шляться: штрафы за это полагаются. Ну, а цены за проезд на пароходе до города Петрозаводска и провоз багажа теперь каждый год по уважительным причинам повышают. Не наездишься.
Местный народец , конечно, не растерялся и на службу потянулся. Петрович, понятно, в дирекции пристроился. Степан в милицию подался, Веньку определи мусор убирать за туристами, Ольга Ильинична на экскурсовода выучилась, у не все данные для этого имелись. Ноздрев быстренько завхозом устроился. Матвеевич по технической части в гору пошел. А Иван никуда не пошел. Решил отдельно жить. Своим умом. А церковь до сих пор реставрируют: Фоминых то выслали, а они лучшие плотники, мастера в своем ремесле.
А звезды – распоряжение сверху спустили - пришлось сдать в фондохранилище на сохранение. Конечно, не все, кое-кто и припрятал до лучших времен. Да разве скажут.
С тех пор и существует на Кижском острове «Государственный историко-архитектурный музей-заповедник под открытым небом»… Вот что бывает, когда звезда падает, а никто из своих желания не загадывает, а посторонние этим пользуются. Ну не дураки ли мы? Так и живем под открытым небом на виду у всего мира. (1937)